ИНТЕГРАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ результатов опытов. Иначе говоря, в опытах с участием активных свойств времени одинаковые начальные состояния системы уже не гарантируют одинаковости ее последующих состояний» [8, с. 34]. Однако вернёмся к философским контурам будущего мышления, о совершенствовании априорных форм которого идёт речь. Н.А. Козырев как астрофизик работает с физическим временем, А. Бергсон говорит о биологическом и психологическом времени — времени как длительности жизненных процессов. Но и в том, и в другом случаях подразумевается его активность и срощенность с «содержанием-материалом» (пространством, массой, смыслом и др.). Степень этой срощенности может быть различной. Например, когда мы выполняем механическую сборку по образцу, то по мере нашего обучения время этой операции может постепенно стремиться к нулю. Здесь время не сильно сцеплено с содержанием, оно почти несущественно. «Но для художника, который рисует картину, извлекая её из глубины своей души, время не будет чем-то второстепенным. Оно не будет таким интервалом, который можно было бы удлинить или укоротить, не изменяя его содержания. Длительность работы является здесь составной частью самой работы» [1, с. 322], — говорит Бергсон. Он пишет также о «непрерывности взаимопроникновения во времени, несводимой к простой мгновенной рядоположенности в пространстве» [1, с. 322]. Всё это парадоксальным образом приводит нас к догадке, что мышление и есть длительность в чистом виде. Мышление потому не может понять сущность времени, что само им является. Получается, что не время — априорная форма чувственности и мышления, а само мышление — это развитая форма времени, существенно отличающаяся от времени физического, но не по природе, а лишь по степени совершенства. «Усилием симпатии, — пишет Бергсон, — нужно перенестись внутрь становления. Тогда не пришлось бы спрашивать себя, где будет подвижное тело, какую конфигурацию примет система, через какое состояние пройдёт изменчивость в любой момент: моменты времени, являющиеся всего лишь остановками нашего внимания, были бы уничтожены; это было бы попыткой следовать за истечением времени, за самим потоком реального» [1, с. 324]. Мысль сама должна быть временем, и это вполне правдоподобно. Каждый из нас может верифицировать такое предположение на собственном опыте: в моменты самозабвенного творчества, когда мы настолько погружены в работу созидания, что не спрашиваем о времени, не чувствуем времени, не знаем о времени, мы буквально «лепим» из него своё произведение. Очнулись — по ощущениям прошло минут десять — оказывается, четыре часа... Куда они делись? Возможно, именно из них, из длительности этих часов нашей жизни, из сгущения временнОй ткани мыслящего субъекта слепилось форма произведения. Почему так долго живут и не разрушаются шедевры человеческого гения? Потому что в их форме очень интенсивное и плотное время — они могут источать его долго. Суть любой формы — быть врЕменным вместилищем смысла, поскольку смысл всегда превышает форму и постепенно её растворяет. Сотканные из обычного разреженного мыслевремени (попробуем ввести такой «рабочий термин») вещи исчезают достаточно быстро, сотканные из густого 30
31 Publizr Home